Воспоминания известного учёного Низома Нурджонова. «Мы приехали из Бухары…»
В начале тридцатых годов двадцатого века в Бухаре было неспокойно. Басмачи и разбойники по ночам заходили к людям во дворы и отбирали их имущества.
Однажды ночью мой отец возвращался от гостей. Он был уже на нашей улице, как услышал топот лошадиных копыт, быстро добрался до дома, закрыл дверь и сказал моей матери, чтобы дети не шумели. Мама погасила свечу, и сидя у нашего изголовья, дрожала от страха. Мой отец наблюдал за улицей с крыши. Всадники начали стучать в ворота соседей, в том числе и в наши. Они пытались перелезть через стену во двор. Но высокая стена им не позволила это сделать. Возможно, у воров было мало времени или награбленного ими в ту ночь добычи хватило, чтобы они отказались от своей ночной вылазки и покинули наши окрестности. Это стало причиной нашего переезда в центр города в дом родственника.
Мой отец – Кари Нурджон, был хорошо образован. Несмотря на работу в советском ведомстве, когда в 1931 году началась высылка мулл и людей, имеющие отношение к религии, носившее звания «кари», то есть читающего и знающего «Коран», могло стать причиной быть высланными. На тот момент мне было 8 лет, я был вторым ребенком в семье.
ТАНЦЫ ГУБУР И ВЫСТУПЛЕНИЯ ТЕАТРОВ БУХАРЫ И СТАЛИНАБАДА ВЛЮБИЛИ МЕНЯ В КУЛЬТУРУ И ИСКУССТВО ТАНЦА
У меня остались воспоминания о нашей жизни в Бухаре. Мне было 5-6 лет. В нашей махалле (улица) играли свадьбу. Моя мама меня взяла с собой на эту свадьбу. Там выступали еврейские женщины певицы и играющие на дойре и танцовщица Губур. Танцовщица пела и танцевала под задорную мелодию в красивой одежде и в браслетах с медными колокольчиками на запястьях и на лодыжках, которые издавали приятный мелодичный звук.
Её танец меня очаровал. Позже я узнал, что её зовут Хевси, а Губур её прозвище. Танец, который она исполняла, назывался «Колокольчик». Люди поэтому дали ей такое прозвище как «Губур», потому что она увлеченно и со страстью танцевала, и её браслеты – медные звонкие колокольчики при каждом движении ноги издавали мелодичные красивые звуки губур-губур. В то время все исполнители, музыканты и танцоры Бухары имели прозвища, то есть символические имена, такие как Майда, Каркиги, Ношпутти…
Моя тетя дружила с Губур и иногда ходила с ней на свадьбы, чтобы посмотреть, ее выступления. Её рассказы о Губур еще больше усилили мою любовь к её искусству. В 1950-х годах, когда я начал исследовать исполнительское искусство, я узнал, что в начале 20-го века в Бухаре исполнителями были евреи. Они показывали таджикское танцевальное искусство со своими особенностями, буквально так, как таджики выступали с древних времен. Они просто добавляли к этому свою индивидуальность. Один из них играл страстно увлеченно, другой – лирично.
В Бухаре отец водил меня на спектакли городского театра. Содержания этих представлений конечно, в детстве я не понимал, но наблюдая за красивой сценой, людьми, которые ходили по сцене и разговаривали, чарующе и магически действовали на меня. Родственники моего отца – актеры театра Ходжикул Рахматуллоев и Саъдихон Хабибуллаев гостили в нашем доме. Их разговоры об искусстве и театре доходили и до моего слуха.
Позже я узнал, что эти два актера входили в число 9 молодых таджиков-бухарцев, входящие в состав 24 посланников из Средней Азии в 1924-1927 годах для обучения на трехгодичных курсах узбекской драматической студии при Коммунистическом университете трудящихся Востока имени И.В.Сталина города Москвы. При вмешательстве моего отца – образованного человека, их родители, которые были против их учебы, согласились отправить детей в Москву. Они уважали моего отца, и имели с ним близкие родственные отношения.
Позже, в 1929 году, выпускники Хомид Махмудов и в начале тридцатых годов Ходжикул Рахматуллоев приехали в Сталинабад и внесли большой вклад в строительство и развитие таджикского профессионального театра. Другие выпускники этой студии работали в драматических театрах Узбекистана.
В Сталинабаде отец не смог найти хорошую работу, поэтому стал лавочником в Хонакох. Мать зарабатывала на жизнь шитьем. Мы с братом Шахобиддином приходили к отцу, доставляли еду и деньги, которые он давал.
Первый год я ходил в таджикскую школу, принадлежащая одной женщине еврейки. У себя в доме она выделила комнату для обучения детей. Эта добросердечная женщина помогла нам освоить грамоту. Со второго класса я продолжил обучение в новой государственной школе.
В 1932 году моя сестренка Зурия заболела и умерла. Это был третий ребенок, которого мои родители потеряли в Бухаре и Сталинабаде. В том же году рождение моего брата Зухара стало утешением для моих родителей и для нас с братом Шахобиддином. Позже Бог дал нам еще одну сестренку. Мои родители воспитали четверых детей – Шахобиддина, меня, Зухурджона и мою сестренку Холиду, как говориться, «дуть на воду, обжегшись на молоке».
Но голод 1933 года никого не пощадил. Моя мама продала все свои драгоценности, чтобы купить еду. В частности, два золотых браслета обменяли на полмешка муки. Когда готовили катурму, мы, дети, ее жадно ели. Бывали дни, когда вся семья была полуголодной. Однако я, десятилетний ребенок, с удовольствием смотрел спектакли
В Сталинабаде наш дом находился недалеко от драматического театра имени Абулкасыма Лахути. В то время театр давал свои спектакли в нынешнем здании Государственного русского драматического театра имени Владимира Маяковского. Мы, местные мальчишки, по вечерам стояли перед театром и просили взрослых, пришедших на спектакль, провести нас в театр и сказать русской женщине, проверявшей билеты, что мы их сыновья. Разумеется, женщина знала о нашей уловке. Людям, которые проводили нас в театр, она говорила: «Эти дети каждую ночь меняют отцов». Но это не помешало нам попасть на спектакль. И каждый из нас ходил в театр со своим «отцом».
Первый ряд зала всегда был пуст. Мы быстро садились на эти места. Антракты длились полчаса. За это время декорации на сцене менялись. Несмотря на грохот установки деревянных декораций, мы иногда засыпали во время антрактов…
В детстве я несколько раз смотрел спектакль «Мубориза» («Борьба»). Для декорации одной из сцен этого спектакля был изготовлен бутафорский мост. Каждый раз, когда мы наблюдали, как «толпа басмачей» возбужденно с криками пересекала «мост» и входила в «деревню», мы от страха прятались под сиденьями, потому что «мост» находился очень близко к первому ряду…
Вот таким образом, танцы Губур и спектакли бухарского и сталинабадского театров заставили меня полюбить актерское мастерство…
Этот отрывок взят из книги известного писателя и журналиста Талъата Нигори «Искусствовед, ювелир…». Книга подготовлена в жанре мемуары, где представлены «три плодотворные беседы с доктором искусствоведения, профессором Низамом Нурджоновым»…
Эта книга вышла в свет в этом году, и желающие могут прочитать ее в читальном зале отдела литературы по культуре и искусству.
Подготовила Саодат Набиева, главный специалист отдела литературы по культуре и искусству.